Плужников Николай Владимирович

Родной язык в системе ценностей современной культуры народов Севера
(тезисы к докладу)

1. Сейчас проблема сохранения родного языка у малых народов России (не обязательно Севера) стала очень актуальной, тем более, что за ней возникает целый ряд других необратимых проблем культурного порядка. Их можно выразить как “маргинализация этнической культуры” и, соответственно, переориентация населения, занимающего немалые территории нашей страны, на иную систему ценностей – в прошлом федерального, а сейчас скорее глобального характера (но в качестве потребителей-маргиналов).
2. Если взять этническую историю малых народов России, то обнаружится, что многие из них уже меняли свой родной язык, так что сам по себе этот процесс не кажется катастрофическим. Например, данные этнонимии южносибирского региона говорят, что там жили народы северосамодийской языковой семьи, которая теперь существует только на Крайнем Севере [1]. Схожая история приключилась и с народами, говорившими на юкагирских языках. Расселение на их территории эвенков и эвенов сократило зону существования юкагирского языка до бассейна Колымы [2]. Однако тунгусоязычное население территорий к западу от Колымы и до Таймыра включительно (вместе с бывшими юкагирами) еще в 19 веке перешло на якутский язык. А на Колыме конца 19 – начала 20 века, наряду с собственно юкагирами, обитали группы эвенов, говорящих по-юкагирски [3].
3. Приведенные факты относятся к естественно-историческим процессам. Если принять эту точку зрения, то вряд ли вышеуказанные языки можно было как-либо сохранить, не меняя окружение и образ жизни их носителей. В то же время трудно себе представить, что в этих случаях традиционная этническая культура предавалась забвению и происходила переориентация на иную систему ценностей, поскольку образ жизни и способ самообеспечения, в сущности, не менялись.
4. Согласно истории народов Сибири, перемена образа жизни и способа самообеспечения со всеми вытекающими культурными последствиями чаще всего происходили при сохранении родного языка, как это, например, случилось с ненцами, вытесненными в тундру обскими уграми и ставшими там крупнотабунными оленеводами [4]. Аналогичный пример с кардинальной переменой образа жизни и способа жизнеобеспечения находим у чукчей (тоже связанный с переходом к крупнотабунному оленеводству в 18 веке). Но в этом случае, судя по материалам В.Г. Богораза, больше пострадали соседи-коряки, у которых чукчи позаимствовали первые крупные стада домашнего оленя вместе с оленеводством [5].
5. Современные проблемы, возникающие у малых народов Севера с утратой языка, несколько иные, чем в досоветском прошлом. У малых народов появилась возможность получать специальное и высшее образование, отсутствующее в их традиционной культуре. Соответственно, внутренне монолитная этническая среда распалась на различные приоритетные интересы. Для традиционной культуры совсем малых народов, таких как нивхи, нганасаны, энцы, юкагиры и пр. это явление оказалось гибельным по части сохранения родного языка.
6. У малых народов большей численности, таких как ненцы, коми-ижемцы, эвены, чукчи, коряки и др. родной язык сохраняется в моноэтнической среде, то есть для сохранения языка необходима соответствующая среда. Но она может оказаться не моноэтнической и моноязыковой (как, например, в низовьях Колымы, где еще в середине 20 века среди населения нередко встречались трилингвы [6]). В этом случае у языков должны быть в общественной жизни четко обозначенные сферы употребления при определенном балансе социального приоритета и минимуме смешанных браков, – ситуация зыбкая, но учитывая различный образ жизни этнических групп, живущих в близком соседстве, для Сибири нередкая.
7. С одной стороны, утрату родного языка малыми народами Севера во второй половине 20 столетия можно представить историческим процессом, но в какой степени этот процесс считать естественным – вопрос открытый, поскольку он явился еще и результатом целенаправленной государственной политики, как хозяйственной, так и языковой [7].
8. Что означает сейчас сохранение родного языка у малых народов Севера? Это во-многом, символ этнического самосознания.
9. На тех территориях, где язык не сохранился, таким символом могут стать, например, различные виды традиционной деятельности (как, например, оленеводство у сахалинских ульта [8]) или, на худой конец, реконструированные праздники (как, например, у ительменов [9]).
10. Можно ли на сегодняшний день вписывать родной язык у малых народов Севера в их систему реальных, а не символических ценностей? – Это тоже вопрос открытый, поскольку любой язык имеет не только коммуникативный, но и культурный аспект (куда относится любой фольклор). Эта культурная сторона языка либо может транслироваться на другие языки без потери смысла, либо же смысл теряется. На любой язык можно перевести, например, историческое предание или быличку, а вот волшебная сказка переводится с серьезными стилистическими потерями, любая же песня или эпическое сказание на язык чужеродной культуры не переводится вовсе (разве что в академическом варианте). В фольклоре народов Севера есть необычные примеры, подтверждающие это правило. Так, например, ненецкий героический эпос был заимствован коми-ижемцами, а также энцами и нганасанами вместе с ненецким оленеводством и дальше уже самостоятельно развивался на языках коми, энецком и нганасанском. В какой степени сейчас востребованы в своей родной среде эпические фольклорные памятники? – На сегодняшний день, вероятно, везде ответ один и тот же: ни в какой. – Реальная жизнь, воспитанная приоритетами из СМИ слишком далека от них.
11. Вряд ли научные силы общества могут изменить исторические процессы. Даже если их назвать противоестественными, они все равно будут необратимыми. Здесь не поможет преподавание родного языка в школе как иностранного, поскольку он уже не существует в реальной жизни, у него попросту не осталось среды обитания. Но для исторической науки любой язык представляет самодостаточную ценность. Ни у кого не возникает мысли о бессмысленности археологических изысканий. Бесписьменный язык с его эпическими и ритуальными памятниками раскрывает свое потенциальное богатство не только в лексике и грамматике, но и богатство сознания его носителей. Такой материал, благодаря современному развитию сравнительно-исторической лингвистики, представляет духовную археологию культуры, и поэтому он должен быть собран, зафиксирован и сохранен. Пафос такого призыва обусловлен тем, что у многих народов Сибири и Севера сейчас вымирает уже последнее поколение эпических сказителей, следом за ними материала уже не будет.

Примечания

1. Васильев, 1974, 133-175. [назад]
2. Гурвич, 1966, 142-143. [назад]
3. там же, с.147. [назад]
4. там же, с.147. [назад]
5. Богораз, 1991, 8. [назад]
6. Гурвич, 1966, 224. [назад]
7. Лярская, 2003, 92-96. [назад]
8. Устное сообщение Л.И. Миссоновой. [назад]
9. Устное сообщение О.А. Мурашко. [назад]

Литература

1. Богораз, 1991 – Богораз В.Г. Материальная культура чукчей. М., 1991.
2. Васильев, 1974 – Васильев В.И. К проблеме этногенеза северосамодийских народов. // Социальная организация и культура народов Севера. М., 1974.
3. Головнев, 1995 – Головнев А.В. Говорящие культуры. Традиции самодийцев и угров. Екатеринбург, 1995.
4. Гурвич, 1966 – Гурвич И.С. Этническая история северо-востока Сибири. М., 1966.
5. Лярская, 2003 – Лярская Е.В. Северные интернаты и трансформация традиционной культуры (на примере ненцев Ямала). Диссертация на соискание ученой степени кандидата исторических наук. На правах рукописи. СПб., 2003.

WWW lingsib.iea.ras.ru