А.Х. Гирфанова

С-Петербург, СПбГУ

Современное состояние удэгейского и орочского языков

Альбина Хакимовна Гирфанова

Тунгусо-маньчжурскими языками я занимаюсь почти четверть века. За это время мной опубликован ряд обобщающих статей об орочском и удэгейском языках ( в т.ч. в «Красной книге» языков народов СССР и России, в «Языках Российской Федерации» и др.). В них с достаточной полнотой отражена социолингвистическая ситуация удэгейского и орочского языков, в настоящее время особенно неблагополучная (см. материалы Круглого стола). Мне хотелось бы поделиться некоторыми своими наблюдениями, связанными с «академическим» и официальным «административным» отношением к малочисленным народам в современных условиях. Особенностью этих народов является то, что они привычны к выживанию в суровых природных условиях, но мало приспособлены к «рыночной» конкуренции, поскольку традиционно им свойственны прежде всего коллективизм и взаимопомощь.

Несколько лет назад мне удалось опубликовать учебный «Словарь» и «Грамматические таблицы» удэгейского языка, предназначенные для использования в средней школе («Орочский словарь» еще находится в печати). Оказавшись в этом году в Хабаровске и Владивостоке в связи с изучением архивных материалов В.К. Арсеньева по удэгейскому и орочскому языкам, я решила поинтересоваться судьбой подготовленных мной учебных пособий. В Хабаровском комитете по образованию мне дали четкие сведения о том, как был распределен полученный ими тираж обоих изданий. Значительная его часть поступила в Гвасюгинскую среднюю школу района имени Лазо Хабаровского края. Правда, поскольку речь в данном случае идет не о национальных школах, то в местах компактного проживания удэгейцев соответственно нет ни квалифицированных преподавателей «родного» языка, ни учебно-методических программ. Энтузиасты-учителя дают элементарные сведения об удэгейском языке факультативно в силу своего понимания и умения. Ситуация складывается таким образом, что авторов школьных пособий вынуждают еще самих составлять учебные программы, издавать, рекламировать и распространять свои труды, и к тому же, непосредственно заниматься преподаванием на местах. В похожей ситуации, хотя и в условиях существовашей издательской и образовательной политики государства, работал, например, Е.Р. Шнейдер в середине 30-х гг. прошлого века.

Помимо трудностей объективного характера, необходимо отметить, что «академический» подход к исчезающим языкам, к сожалению, характеризуется своеобразной конъюнктурностью, при которой первостепенными оказываются не запросы и интересы живых людей, а собственные амбиции, порой граничащие с абсурдом. Известны высказывания в пользу чуть ли не музеификации языка и культуры малочисленных народов, не говоря о том, что недооценивается уровень их самосознания. В лингвистической литературе, посвященной современным этнолингвистическим ситуациям, можно встретить, например, такие определения, как «языковая смерть», «полуязычие», «языковой сдвиг» и т.п. Они заранее предполагают, что утрата «родного» языка (многие языки малочисленных народов сегодня можно рассматривать в этом качестве очень условно) равнозначна чуть ли не утрате личного самосознания.

Следует признать, что сами народы вправе выбирать тот или иной язык (и культуру) и что сознание носителей малочисленных народов зависит не только и не столько от избранного ими языка, сколько от уровня и качества образования, включающего и знание своего исторического прошлого. В условиях практического превращения последнего (особенно высшего образования) в платное те же удэгейцы лишаются доступа к нему, а если иметь в виду явный их интерес к собственной истории, то имеющуюся специальную литературу трудно рассматривать как общедоступную.

Сказанное, увы, относится и к некоторым учебным изданиям. В Хабаровском Отделе по делам коренных малочисленных народов Севера (он создан при краевом Комитете природопользования и, кстати, три года тому назад аналогичного отдела просто не существовало) с гордостью показывают изданный в Хабаровске удэгейский букварь, действительно, образцовый, если иметь в виду работу художника (Ю. Дунский) и полиграфическое качество. Однако сами удэгейцы, как мне пришлось убедиться, относятстся к нему иронически. Он менее всего удовлетворяет основному требованию, предъявляемому к азбуке – ее доступность. Навязанный автору (носителю языка, но не лингвисту) алфавит, к сожалению, опирается на субъективную «академическую» оценку удэгейской фонетики Он был разработан М.Д. Симоновым, сотрудником Новосибирского отделения РАН, чье научное наследие в целом заслуживает высокой оценки.

Недоумение вызывает пренебрежение той научной традицией, которая формировалась многие десятилетия в процессе разработки письменности для малочисленных народов России. Крупнейшим центром изучения алтайских языков раньше был сектор (затем отдел) алтайских языков ЛО ИЯ АН СССР (ныне ИЛИ РАН), где были разработаны и апробированы алфавиты для всех тунгусо-маньчжурских языков, в т.ч. для удэгейского: в его основе предложенный Е.Р. Шнейдером кириллический алфавит, откорректированный О.П. Суником по морфологическим показателям. В силу разных причин этот алфавит остался практически невостребованным. Разумеется, речь не может идти о выборе между ленинградской (петербургской) школой алтаистики, в настоящее время уже не существующей [1], или, допустим, новосибирской. Книги, а тем более учебные пособия, предназначенные поддерживать и развивать культуру любого народа (даже многочисленного), должны быть прежде всего целесообразными, чего нельзя сказать о хабаровском букваре. В итоге дорогостоящее издание сразу же стало «вещью для себя» – красивой, но бесполезной.

Хотелось бы подчеркнуть, что доверие к ученым, хотя бы со стороны тех государственных служащих, которые в меру своих возможностей пытаются чем-то помочь малочисленным народам, но не обязаны разбираться в специальных вопросах лингвистики, этнографии и педагогики, требует от самих ученых не самоутверждения, не абстрактного теоретизирования и не конъюнктурных соображений по принципу «чего изволите», а ответного желания помочь этим народам сохранить свою историческую память. На грани выживании оказались не сами по себе языки и традиционные культуры, но их носители – люди с таким же сознанием, как и у носителей более благополучных культур, с теми же индивидуальными различиями и возможностями, которые зависят прежде всего от социально-экономических условий. В Хабаровском крае, похоже, это начинают понимать.

Во Владивостоке – столице Приморского края, мы наблюдали другую картину, к сожалению, более типичную. Здесь проживает больше удэгейцев, чем в Хабаровском крае, а также нанайцы, тазы и другие представители малочисленных народов, но нет официальной структуры (комитета, отдела и т.п.), который бы непосредственно занимался их проблемами. (До «перестройки» такой отдел существовал.)

В отделе (департаменте) образования, вообще долго не могли понять, чего же я от них хочу. Через какое-то время после начала беседы была найдена «нужная» бумага и начальник отдела радостно отрапортовал, зачитывая донесение от одного из районных центров (где проживает почти все удэгейское и нанайское население), что на район получено 4 (четыре) экземпляра словаря и 26 штук нивхского учебника – это при том, что в районе не проживает ни одного нивха!!! В ответ на моё недоумение было резонно замечено, что на местах лучше знают, что им там необходимо, и в итоге было предложено самой заняться интересующими меня вопросами и не докучать этому «славному» департаменту. Во время предыдущего визита в тот же отдел (в 2002 г.) я обнаружила там почти весь тираж «Картинного орочского словаря», в то время как орочи представлены только на территории Хабаровского края. Директор удэгейской школы с. Красный Яр как-то мне пожаловалась, что им в школу прислали нанайские учебники, которые, понятно, никто не заказывал и не ожидал здесь увидеть. Получается, что мы – немногие специалисты по языкам малочисленных народов Сибири и Дальнего Востока – работаем вхолостую (не говоря о том, что чаще всего работаем почти «на общественных началах»), тратим время и силы на составление учебных пособий и, более всего, на попытки их где-либо издать, а потом все это благополучно оседает в самых неожиданных местах.

Проблема не в отдельных чиновниках в отдельно взятом департаменте отдельного края, а в преобладающем безразличии местных властей к интересам, нуждам и чаяниям коренных малочисленных народностей, и не только их. Но именно им, в отличие от проживающих в районах Сибири, Севера и на Дальнем Востоке русских, украинцев и представителей многих других национальностей, некуда мигрировать (это тоже одна из острых проблем дальневосточных территорий). Снова стать «лесными людьми» уже не получится – и тайга уже не та, и запросы людей стали другими. Обеспечить эти жизненно важные запросы сама по себе наука не в силах – она может лишь изучать остатки уходящих языков и этнографические «пережитки».

Вот что пишет в своей диссертации о социально-экономическом положении удэгейцев историк А. Ф. Старцев: «Развал национальной экономики в годы постсоветского периода отрицательно отразился в семейном бюджете почти всего удэгейского населения, за исключением отдельных лиц, занимающих ключевые позиции в органах власти. Основная масса аборигенов влачит нищенское существование из-за отсутствия работы в национальных поселениях». Автор считает, что для решения социальных, бытовых, экономических проблем аборигенов необходимо «ликвидировать экономический кризис в стране и регионах» [2]

Душевной болью пронизана книга «Бикин. Тайга и люди» Александра Паничева – дальневосточного географа, геолога, эколога. Автор подробно объясняет суть «бикинской проблемы», необходимость сохранения, может быть, последнего девственного леса на территории нашей страны. А. М. Паничев констатирует, что «надежды на сплоченность удэгейцев, на порядочность чиновников, на интеллектуальную мощь науки, на помощь экологической общественности уже не состоятельны. Удэгейцев слишком мало, чиновники в большинстве своем продажны, современная наука пребывает в глубоком кризисе, силы экологов распылены на множество других нуждающихся в защите природных объектов. Остается надежда на осознание «бикинской проблемы» массами [3].

Природный комплекс долины Бикина (одного из крупнейших притоков р. Уссури) – бесценное достояние России, объект, сохранившийся почти в первозданном виде, которому грозит промышленное уничтожение с целью выгоды для кучки олигархов. Биорегион Сихотэ-Алиня можно отнести к числу бесценных фрагментов биосферы. В нем сосредоточено исключительное богатство гео- и биоинформационных ресурсов на генетическом, популяционном, экосистемном и геосистемном уровнях. На протяжении десятков тысяч лет здесь проходила граница между субарктической и субтропической природно-климатическими зонами, в результате чего сформировались контрастные биокомплексы. Кедр соседствует с виноградом и бархатным деревом, женьшенем, лось – с черепахой, здесь водится гималайский медведь, уссурийский тигр, леопард, редкие виды птиц и т.д. Здесь формируется и регулируется основной гидропоток всей горной области Сихотэ-Алиня, а также значительная часть гидропотока Уссури.

Первый бой за тайгу в 90-е гг., когда на ее защиту встал весь немногочисленный удэгейский народ, привел к созданию «Ассоциации коренных малочисленных народов Приморского края», – к ее инициативам подключились ученые, писатели, журналисты. Но успешно решить возникшую проблему в пользу природы и здоровья основной массы населения Приморья можно только, «подняв на защиту Бикина широкую общественность. Сегодня это единственный, можно сказать, последний шанс и способ повлиять на ситуацию», – к такому выводу приходит А.М. Паничев (там же: 119).

До сих пор несмотря на появившиеся постановления по этому региону еще не создано территории традиционного природопользования, в силу чего возник логический разрыв между особым режимом лесопользования и непонятным статусом подобной территории. Удэгейцам нужна тайга, чтобы сохранить себя как народ. Социальным компонентом бассейновой экосистемы Бикина на протяжении нескольких столетий была аборигенная группа удэгейцев, орочей и нанайцев. Основой их жизни была и пока остается система природопользования, характерными чертами которой являются: собирательный тип производства с элементами натурального уклада, общинная психология по отношению к природным ресурсам как и в отношении владения землей, приоритет родственных связей внутри общины (там же: 114). Как тревожный факт отмечается появляющаяся тенденция к разрушению прежних ценностных ориентиров у аборигенного населения (преимущественно молодежи), оторвавшегося от природы не только внешне, но и внутренне. Появилась прослойка людей, благополучие которых связано с вырубкой леса.

В заключение далекого от лингвистических проблем вопроса о судьбе бикинской тайги остается констатировать, что сегодня удэгейский народ оказался предоставленным самому себе, бесправным и беззащитным. С тремя основными удэгейскими селами (одно в Хабаровском крае, два – в Приморском) отсутствует удобное транспортное сообщение, здесь остро стоит проблема энергообеспечения, нет регулярной связи с районными и краевыми центрами, практически нет медицинского обслуживания, высок уровень безработицы, вызванной закрытием бывших лесхозов и охотничьих хозяйств, а в последние годы резко сократился доступ выпускников сельских школ к специальному среднему и высшему образованию и молодежь остается в лучшем случае неустроенной. Все это на фоне практического отсутствия социальной политики, направленной на обеспечение нормальных условий существования людей. Тенденция к изменению сложившейся ситуации в лучшую сторону прослеживается плохо.

Примечания

1. Я могла бы построить свой доклад из одной фразы, а именно: два года назад автора, единственного в стране специалиста по удэгейскому языку, уволили из еще доживавшего после ухода других сотрудников, а затем расформированного алтайского отдела ИЛИ РАН, несмотря на благополучно пройденную за три месяца до этого аттестацию на должность научного сотрудника (мне принадлежит единственная диссертация по удэгейскому языку, написанная и защищенная в нашей стране, 70 публикаций, включая 5 монографических работ по тому же удэгейскому языку).
2. Старцев А.Ф. Проблемы этнокультурного развития удэгейцев во второй половине XIX – XX вв. Автореф. … докт. дисс. Владивосток, 2002. С. 38–39.
3. Паничев А.М. Бикин: Тайга и люди. Владивосток, 2005. С. 5.

WWW lingsib.iea.ras.ru