А.А. Бурыкин

Институт лингвистических исследований РАН, Санкт-Петербург

Материалы по языкам и фольклору коренных малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока в коллекциях Фонограммархива ИРЛИ (Пушкинский Дом) РАН

Алексей Алексеевич Бурыкин

Изменения в этнической культуре малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока РФ не только преобразуют самую этническую культуру, но в корне меняют систему ценностей этих народов. Наряду с приобретениями в этом процессе отмечаются и потери, от чего, как известно, в первую очередь страдают родные языки и словесный фольклор. Сфера функционирования родных языков сужается до минимума, и сфера бытования традиционного фольклора замыкается глубоко внутри сферы использования родных языков, поскольку и восприятие фольклора на уровне традиции, так и изучение фольклора как явления словесного искусства требует самой высокой языковой компетенции в среде пользователей этнического языка — эта компетенция должна приближаться к компетенции исполнителя и у тех соотечественников, кто слушает исполнение фольклорного произведения знатоком и хранителем тралиций устной словесности, и у того собирателя, который фиксирует образцы фольклора, обрабатывает и переводит их, делая их тем самым доступными для других исследователей и иноязычных читателей. Без преувеличения можно сказать, что сфера фольклора является единственным средством поддержания наиболее высокого уровня языковой компетенции среди всех пользователей языка — и среди этнических пользователей, и среди специалистов, которые в этом отношении давно инициированы в среду хранителей традиционного этнического фольклора, независимо от того, признают ли этот факт из коллеги-лингвисты, фольклористы и этнографы или другие представители этноса, в большей степени дистанцированные от языка и традиционной культуры этноса, чем те, кто занимается языками и этнографией.

Ни для кого не секрет, что уже в наши дни специалисты по языкам и фольклору малочисленных народов Севера РФ испытывают недостаток в материалах по языкам и фольклору этих народов. С каждым годом становится все труднее записывать новые фольклорные тексты. Многие собиратели, в особенности те, кто сам принадлежит к малочисленным народам Севера, разочаровавшись в ожиданиях найти среди представителей этих народов какие-то масштабные, объемные, яркие эпические произведения, снижают активность собирательской работы и тем самым упускают возможность зафиксировать проявления современной живой фольклорной традиции, пусть она и представлена непрестижными образцами — короткими сказками, уже известными в вариантах, легендами, устными рассказами. У многих народов почти полностью потеряны малые жанры фольклора — загадки, запреты-обереги, пословицы, поговорки, образные фразеологические выражения, предписания, приметы. Хорошие знатоки традиционного фольклора называли эти формы «словесным мусором», из-за чего подчас было трудно установить, что данные формы фольклора еще существуют, хотя и ушли их активного бытования. Если же задаться целью проанализировать количество опубликованных записей образцов фольклора малочисленных народов Севера РФ, сделанных в ХХ веке, оказывается удручающе малым. Оно будет выглядеть тем более малым для тех из исследователей-полевиков, кто начал свою работу в 1970-е годы. В те годы при работе с информантами 1900―1910-х годов рождения, прекрасно владевшими языками и превосходно знавшими традиционный фольклор, можно было видеть воочию те поистине колоссальные возможности для записи образцов фольклора народов Севера РФ, которыми располагали ученые, работавшие с языками и фольклором этих народов в 40―70-е годы ХХ века — но которые, к нашему сожалению, по разным причинам не воспользовались этими возможностями.

Столь минорная перспектива в отношении источников пополнения наших знаний о традиционном фольклоре народов Севера и новых текстов на исчезающих языках, которую имеем мы, исследователи начала XXI века, ставит перед нами несколько задач. Во-первых, она побуждает обратиться к истории науки с намерением выяснить причины того, почему в золотое время исполнительских традиций исследователи уделяли так мало внимания собирательской деятельности. Во-вторых, поиски неизвестных текстов заставляют нас обратиться к архивным материалам, которые еще не были востребованы специалистами. В-третьих, еще одна задача, стоящая перед новым поколением исследователей — это характеристика истории науки, в частности, освещение истории формирования сохранившихся архивных собраний и подвижнической деятельности тех ученых, материалы которых сберегаются в архивах и ныне являются доступными для изучения.

Настоящая работа призвана представить вниманию специалистов и заинтересованных лиц обзор звуковых материалов по языкам и фольклору коренных малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока России, которые хранятся в Фонограммархиве Института русской литературы (Пушкинский Дом) РАН [1] Рассмотренные коллекции включают записи на фонографических валиках, выполненные в 1900-е 1930-е годы, и магнитозаписи, относящиеся к 1950―1990-м годам. Собрание аудиоматериалов Фонограммархива ИРЛИ. Материалы, ныне хранящиеся в Фонограммархиве, теснейшим образом связаны и с историей полевых исследований языков и культур малочисленных народов Севера РФ, и с деятельностью различных учреждений в сфере образования народов Севера и культурного строительства в северных регионах, и с историей самого Фонограммархива и тех научных учреждений Петрограда-Ленинграда-Санкт-Петербурга, в структуре которых хранились и аккумулировались коллекции звукозаписей на языках народов Севера РФ.

Самые ранние фонографические записи, хранящиеся в фондах Фонограммархива ИРЛИ относятся к началу 1900-х годов и принадлежат В.И. Иохельсону, который записывал на фонограф фольклор якутов, коряков, ительменов, эвенов и алеутов. Позднее, в 1910-е годы, фольклор эвенков записывали Л.Я. Штернберг и С.М. Широкогоров, коллекции которых составляют золотой фонд Фонограммархива ИРЛИ. Собранные ими материалы относятся к Восточной Сибири и Дальнему Востоку. В наши дни фонографические коллекции позволяют по-новому взглянуть на научную деятельность этих ученых, в большей мере положительно оценить ее активность и отдать дань прозорливости основоположников этнографии народов Сибири, которые увидели большое будущее в фонографических записях фольклора и обрядовой практики народов Севера, Сибири и Дальнего Востока России.

Наиболее ранние записи из фондов Фонограммархива ИРЛИ по народам Европейского Севера и Западной Сибири.– это записи Г.Д. Федорова по фольклору коми и ненцев, сделанные в 1914 г., записи и В.И. Анучина, произведенные в 1908 г. относящиеся к кетам и селькупам. К 1910-м годам относится богатое собрание фонографических записей образцов фольклора народов южной Сибири и Алтая, сделанных А.В. Анохиным. После этих записей в хронологии коллекций фонограмархива наступает длительный перерыв, причины которого понятны всем…

Работа по записыванию аудиоматериалов по фольклору народов Севера в Ленинграде начинается вновь во второй половине 1920-х годов. В это время начинается собирательская работа специалистов по этномузыкологии З.В. Эвальд и В.В. Гиппиуса, которые внесли большой вклад в собирание образцов традиционного музыкального, песенного, и в какой-то степени повествовательного и обрядового фольклора народов Севера России. Позже эту же работу начинает вести и С.Д. Магид. В этот период названные специалисты ведут записи как среди представителей народов Севера, приезжающих в Ленинград на учебу в Институт народов Севера, так и выезжают в экспедиции в места проживания этих народов — на Европейский Север к ненцам и саамам, в Западную Сибирь к хантам и манси. Параллельно с работой ленинградских музыковедов активную собирательскую работу по записыванию образцов музыкального и словесного фольклора народов Севера ведут преподаватели и студенты Московской государственной консерватории, и собранные ими материалы ныне также находятся в Фонограмархиве ИРЛИ. В этот же период продолжают вести собирательскую работу этнографы и языковеды — так, в Фонограммархиве ИРЛИ хранится коллекция фонографических валиков, записанная В.К. Штейницем во время его поездки в Ханты-Мансийский национальный округ. В эти годы создается также основа Рукописного фонда Фонограммархива, где накапливаются и хранятся тексты фонозаписей, и переводы на русский язык, а также, как представляется, разнообразные текстовые материалы, которые предназначались для звукозаписи, но не были записаны в устном исполнении, либо они все-таки были записаны, но соответствующие фонозаписи оказались впоследствии утраченными. Тексты и документы рукописного фонда Фонограммархива ИРЛИ составляют особый ценный источник материалов по языку, фольклору и ранней литературе народов Севера.

Если говорить о том, какова роль звуковых материалов Фонограммархива ИРЛИ для изучения литературы и культуры народов Севера РФ в 30―50-е годы ХХ века, то здесь придется рассказать о некоторых находках, которые удивляют даже хороших специалистов по этим предметам. Среди фонографических записей были обнаружены записи голосов эвенкийских поэтов А.Платонова и Н.Сахарова, основоположника эвенской литературы Н.Тарабукина, литератора-эвена В.Слепцова. В собрании фонограммархива имеются 3 записи, начинанные на фонограф удэгейским писателем Джанси Кимонко, несколько записей нанайского поэта Акима Самара и литератора Богдана Ходжера. В нескольких коллекциях мы находим записи голоса чукотского поэта и художника М.Вуквола, а также мелодии, записанные от двух известных общественных деятелей Чукотки — И.И. Ашкамакина и П.Н. Отке. В одной из коллекций имеется фонозапись хантыйского поэта Дм. Тебетева, а в рукописном фонде — несколько вариантов текста к этой записи на хантыйском языке с русским переводом. Ценным вкладом в собирание и изучение фольклора народов Севера РФ в 1930-е годы являются коллекции ненецкого и саамского фольклора, материалы из которых обрабатывались для проекта «800 песен народов СССР» - сам проект не был осуществлен, но материалы в виде звукозаписей с расшифровкой текста и русским переводом ныне доступны для исследователей.

В конце 30-х-начале 40-х годов в собирательской и исследовательской работе, которая велась на основе коллекций Фонограмархива ИРЛИ, наступает перерыв, связанный с войной. Эта работа возобновляется в 1945 году, но она имеет уже не столь интенсивный характер, как раньше. Тем не менее в результате работы сотрудников Фонограмархива Б.М. Добровольского и В.В. Коргузалова в Фонограммархиве появляется коллекция № 268, в которой сосредоточены материалы, записанные в 1955―56 гг. от студентов факультета народов Крайнего Севера Ленинградского гос. Педагогического института имени А.И. Герцена. Эти материалы были подготовлены и записаны в ответ на запрос одной из бельгийских организаций о состоянии традиционного фольклора народов Севера в СССР. Соответственно мы с вами можем быть твердо уверенны в том, что, если бы не было такого запроса, не было бы в Фонограммархиве и этой коллекции, которая сейчас составляет украшение фонда материалов по языкам народов Севера, поскольку даже те магнитозаписи фольклора народов Севера, относящиеся к этому и более позднему времени, которые имеются в распоряжении исследователей языков и фольклора этих народов, в Фонограмархив не поступали и не поступают.. Записи этой коллекции выполнены на магнитной ленте и отличаются от фонографических записей высоким качеством. В составе этой коллекции имеются записи голосов Елены Григорьевны Сусой (ныне кандидат педагогических наук, автор ряда учебников ненецкого языка, известная исполнительница ненецких песен), Любови Прокопьевны Комаровой-Ненянг, ивзестной ненецкой поэтессы и писательницы, Людмилы Ивановны Айнаны, крупнейшего специалиста в области методики преподавания эскимосского языка и одного из лучших знатоков эскимосского языка в наши дни, пелагога, ученого и мансийской поэтессы Матрены Панкратьевны Вахрушевой-Баландиной. В этой коллекции есть записи талантливого эвенкийского певца и поэта Афанасия Хромова. В составе рукописных документов к этой коллекции имеются готовые текстовые материалы к антологии диалектов хантыйского и мансийского языков, подготовленные А.Н. Баландиным и М.П. Вахрушевой-Баландиной и представляющие записи образцов фольклора на различных диалектах этих языков, однако далеко не все из этих текстов имеются в архиве в озвученном виде. Видимо. По каким-то причинам этот интереснейший проект не был осуществлен полностью.

Если говорить о коллекциях звукозаписей образцов языков и фольклора народов Севера, относящихся к 1960-м-1990-м годам, то надо начать с того, что таких записей в Фонограмархиве до обидного мало. Мы имеем в Фонограммархиве несколько собраний образцов эпического и песенного фольклора ненцев, сделанных с участием А.М. Щербаковой и сотрудников Фонограммархива Б.М. Добровольского и В.В. Коргузалова. Материалы этих коллекций хорошо документированы, запись текстов производилась на магнитную ленту, и часть записей имеет сопровождающие их рукописные тексты фольклорных произведений на ненецком языке с переводом на русский язык. Среди собраний Фонограммархива имеется коллекция № 489, записанная московскими исследователями в 1978 г. на Таймыре и отражающая колоссальные богатства фольклора нганасан и долган. Это, очевидно, самое богатое собрание аудиоматериалов по нганасанскому фольклору, однако оно остается необработанным. Коллекции конца 1980-х-начала 1990-х годов по фольклору народов Сибири представлены записями И.А. Бродского (Богданова) 1977―1982 гг. и Э.Е. Алексеева 1990―1991 гг.

Собрание аудиоматериалов по языкам и фольклору Фонограммархива ИРЛИ имеет свою специфику, связанную не только с интересами его сотрудников и собирателей, которые занимались в основном не столько повествовательным и вообще словесным фольклором, сколько этномузыкологией, но и с особенностями применения звукозаписывающей аппаратуры к фиксации тех или иных жанров фольклора. Первые собиратели, использующие фонограф в своей работе, записывали с его помощью в основном то. что нельзя было записать от руки — песни и мелодии, шаманские ритуалы, сопровождавшиеся песнопениями, прозаический фольклор записывался ими на бумагу от руки. Следующее поколение собирателей и исследователей использовало фонограф в тех же самых целях, поскольку словесные тексты, как и у собирателей начала ХХ века, фиксировались в первую очередь на бумаге. Со второй половины 1950-х годов, когда в обиход собирателей вошел магнитофон и возможности для звукозаписи в полевых условиях неизмеримо расширились, количество записей, передаваемых в разного рода архивы, не увеличилось, хотя в этот период реально можно было записать гораздо больше материалов, чем это было сделано, даже если бы эти материалы и были оставлены в наследство последующему поколению языковедов и фольклористов.

Без сомнения, любые материалы по фольклору и языкам народов Севера России. собранные в прошлом веке, и особенно в его первой половине, представляют для нас особую ценность. Вместе с тем понятно. что для изучения языка наиболее ценными являются образцы повествовательного прозаического фольклора. а для изучения традиционной культуры — обрядовые записи. Поэтому ниже мы приведем выдержки из каталога северных коллекций Фонограммархива ИРЛИ, содержащие отсылки к соответствующим материалам и краткую, прежде всего количественную характеристику:

• В Колл. № 20 (материалы Л.Я. Штернберга) содержится нанайский миф, негидальское «Предание о человеке, женившемся на дочери рассвета», нивхская сказка «Тутун» и нивхская же «шаманская сказка».
• В Колл. № 21 (записи С.М. Широкогорова) имеются четыре эвенкийские сказки.
• Колл. № 22 — (хакасские записи С.Д. Майнагашева) состоит почти целиком из шаманских камланий.
• В Колл. № 23 (записи С.М. Широкогорова от эвенков-орочонов) имеются два шаманских камлания
• Колл. № 25 (записи С.Д. Майнагашева от разных групп хакасов) также почти полностью состоит из шаманских записей.
• В Колл. № 26, собранной И.И. Сусловым у эвенков и кетов, примерно половину записей составляют шаманские материалы.
• В Колл. № 27 (записи Г.Д. Федорова) имеются две ненецкие героические сказки.
• В Колл. № 29, содержащей якутские записи В.И. Иохельсона, представлена якутская сказка «Чурупча».
• В Колл. № 30 (записи А.Н. Липского от алтайцев) имеется один образец эпоса.
• В Колл. № 31 (кетские записи Н.К. Каргера) сдери других материалов имеется одна сказка и множество шаманских записей.
• В Колл. № 32 (записи Д.Н. Анучина и Я.Строжецкого от якутов) представлены одна запись олонхо и шаманское камлание.
• В Колл. № 33 (записи В.И. Иохельсона с преобладанием ительменских материалов) наличествуют восемь ительменских сказок.
• В составе Колл. № 34, состоящей из записей В.И. Иохельсона от алеутов, имеются не менее 15 сказок и образцов несказочной прозы алеутов
• Среди материалов из Колл. № 35, относящейся к различным народам Севера РФ, содержатся не менее 10 шаманских записей.
• В составе Колл. № 63, состоящей из записей А.В. Анохина, относящихся к тюркским народам Южной Сибири, имеются как минимум два шаманских камлания.
• В Колл. № 65 (кетские записи В.И. Анучина) представлено не менее восьми кетских шаманских камланий.
• В Колл. № 74, собранной Н.М. Ковязиным у эвенков, среди разнообразных записей имеется одно эвенкийское шаманское камлание.
• В Колл. № 84 (материалы С.Г. Козина по нивхам и нанайцам) имеется одна нивхская сказка и девять нивхских шаманских камланий.
• Колл. № 94 (эвенкийские материалы С.М. Широкогорова) содержит не менее шестнадцати шаманских записей.
• Колл. № 95, состоящая из нивхских материалов, содержит две шаманских записи.
• Колл. № 112, собранная С.М. Широкогоровым у эвенков, включает записи нескольких (не менее двух) шаманских камланий, расположенных на многих валиках.
• Колл № 124 (записи Е.В. Гиппиуса) включает в себя среди прочего три мансийских шаманских камлания.
• В Колл. № 126, собранной С.Д. Магид от студентов-эвенков, присутствуют четыре эвенкийских шаманских записи.
• Колл. № 127 (записи В.К. Штейница от хантов) содержит наряду с другими материалами две сказки и четыре шаманских записи.
• В Колл. № 133, содержащей материалы по фольклору разных народов в записях Е.В. Гиппиуса, имеются одна удэгейская сказка и одно нанайское шаманское камлание.
• Колл. № 146, состоящая из записей З.В. Эвальд и А.П. Пырерки, включает четыре образца ненецкого эпоса.
• В составе Колл. № 206, собранной С.Д. Магид от студентов, представляющих разные народы, имеется одно достаточно объемное эвенское сказание (это первая аудиозапись эпоса охотских эвенов), а также эвенкийская и корякская шаманские записи.
• В Колл. № 268, характеризующей бытование фольклора у разных народов Севера России в 1950-е годы, присутствуют отрывки якутского олонхо (озвучивание печатного текста).
• В Колл. № 436 имеется как минимум одна ненецкая сказка.
• В Колл. № 437 представлены две мансийские сказки.
• В составе Колл. № 449 содержатся якутское олонхо (очевидно, отрывки) и один кетский шаманский напев.
• Среди материалов Колл. № 469 присутствуют два фрагмента якутских олонхо и якутское шаманское камлание.
• В Колл. № 489, являющейся самым богатым собранием нганасанского фольклора, присутствуют эпос, сказки и шаманские камлания нганасан.
• Колл. № 490, содержащая записи образцов фольклора алтайцев, содержит образцы эпоса, прозы и одно шаманское камлание.
• В Колл. № 491 наряду с разнообразными материалами имеются три фрагмента якутских олонхо.
• В Колл. № 492 среди прочего представлены четыре рассказа об эвенкийских шаманах.
• В составе Колл. № 493 среди записей, отражающих бытование разных жанров якутского фольклора, имеются якутские олонхо, тоюки, шаманские записи (около 10)
• В Колл № 494, где сосредоточены записи А.В. Анохина по тюркским народам Сибири, имеются пятнадцать шаманских записей.
• В Колл. № 514 имеются две эпические песни без обозначения жанра по-ненецки, одна песня-хынабц и два прозаических рассказа, возможно, былички.
• В Колл. № 515 присутствуют одна ненецкая сказка, один хынабц и шесть эпических песен, из которых одна обозначена как сюдбабц.
• В Колл. № 516 хранятся четыре ненецких эпических песни сюдбабц, четыре песни хынабц и семь песен ярабц.
• В Колл. № 517 присутствуют восемь ненецких песен ярабц.
• В Колл. № 519 среди других материалов имеются две саамские сказки и две удэгейские ритуальные мелодии.

Можно сетовать на то, что в коллеккциях Фонограммархива нет ни старых, ни новых материалов по энецкому, юкагирскому, орочскому, орокскому, ульчскому языкам, нет материалов по целому ряду угрожаемых диалектов, очень мало или почти нет текстовых материалов по чукотскому, корякскому, эскимосскому, эвенскому, нанайскому языкам. Но такова реальная история история изучения языков и фольклора народов Севера, в которой отражаются не только имеющиеся достижения и результаты, но наряду с этим и реально имевшиеся, но упущенные возможности для собирания фольклора и размеры тех культурных утрат, которые в силу разных причин понесли эти народы и научные дисциплины, которые изучают их языки и этнографию.

Если обратиться к истории изучения коллекций Фонограмархива ИРЛИ по народам Севера, то нельзя не упомянуть о том, что полный каталог этих коллекций был сделан только в 2002―2005 годах, и работа над ним еще продолжается. Но одним из этапов в изучении этих коллекций и их каталогизации явилась работа финского ученого — специалиста по этнической музыке народов Севера России Яркко Ниеми, итогом которой был перечень материалов, который в виде распечатки на старом принтере конца 1980-х-начала 1990-х годов хранится в Фонограммархиве вместе со старыми описями фонографических материалов.

В наши дни аудиоматериалы Фонограммархива ИРЛИ остаются ценным источником для музыковедов, историков культуры народов Севера России, этнографов. С их помощью мы можем получать важную информацию этнолингвистического характера, отработана методика изучения фонозаписей шаманских камланий — к слову, она почти та же, которую использовали исследователи в начале 1930-х годов, рукописные материалы которых хранятся в Фонограммархиве среди письменных документов (рукописный фонд), с той только разницей, что теперь мы имеем возможность сравнивать аудиозапись шаманского камлания со словесным описанием такого камлания из какого-то этнографического источника и анализировать сходства и различия звуковой картины ритуала. К сожалению, труднее всего расшифровывать словесные тексты и переводить их на русский язык. Один исследователь не может знать в одинаковой степени почти 30 языков, материалы по которым имеются в Фонограммархиве ИРЛИ, а найти три десятка исследователей, каждый их которых владел бы в совершенстве хотя бы одним из «угрожаемых» языков, оказывается практически невозможным. Особенно досадно, что остаются недоступными исследователям материалы по таким исчезающим языкам, как алеутский, кетский, селькупский, нганасанский, нивхский, ительменский, саамский. Этот факт наводит на печальные размышления о том, где и как необходимо готовить кадры специалистов по языкам и фольклору народов Севера. Ясно и понятно, что подготовка учительского уровня в области родного языка для представителей самих народов Севера в педагогическом университете не обеспечивает должного знания родного языка для рабюоты с фольклорными текстами, тем более с аудиозаписями. Это же надо сказать и о подготовке специалистов-филологов на отделениях теории языкознания и математической лингвистики ведущих университетов России, из которых мало кто осваивает изучаемый язык в совершенстве - хотя именно такова была традиция отечественного лингвистического сибиреведения. Обидно смотреть на то, как задачи изу4чения языков, фольклора и культуры народов Севера все более привязываются к уровню языковой компетенции специалистов. На первый взгляд этот процесс малозаметен на фоне активности лингвистов-специалистов по сибирским языкам, особенно в регионах проживания народов Севера. Однако, если присмотреться повнимательнее к приоритетам, то становится видно, что интересы лингвистов-североведов все более сосредоточиваются на языковых контактах, вопросах типологии языков, экспериментально-фонетических исследованиях, поверхностных проблемах социолингвистики, - на всем том, что не требует хорошего владения языком. В регионах проживания народов Севера этот же процесс имеет две формы протекания — либо это сужение задач исследования языков коренного населения, либо невероятно замедленное время исполнения задач, номинально отвечающих современному уровню науки, но обреченных на отставание от него.

То же самое, а именно привязывание актуальных задач обучения языкам к тому реальному уровню владения языкам, который ныне демонстрируют педагоги и специалисты, работающие с учебной литературой, делается и в методике обучения родным языкам народов Севера России и в составлении учебников — здесь мы видим довольно относительно новых пособий для начальной школы, но пособий такого типа, которые не требуют совершенного владения языков и являются компилятивными (тематические и картинные словари небольшого объема, переиздания учебных пособий), в то время как пособия для средней школы, требующие хорошего знания северного языка и навыков пользования им в письменной форме, создаются с невероятным трудов и чаще всего составляются посредством клея и ножниц из готовых текстов: пример — учебники эвенской литературы для 5―9 классов, составленные эвенским поэтом и педагогом В.С. Кейметиновым-Баргачаном. Здесь уже наглядно видно то, как уровень состояния науки отражается на состоянии языков и фольклора народов Севера России, и он не только становится бесперспективным в отношении возрождения языков и традиционной культуры этих народов, но, наоборот, способствует ухудшению их состояния. В этом одна из причин отсутствия учебников по родным языкам народов Севера для высшей школы — их некому написать.

Можно и нужно сказать о том, что в отношении сбережения и развития традиционного фольклора народов Севера, несмотря на все внимание к этому вопросу в северных регионах, иногда встречаются крупные просчеты на уровне регионального законодательства. Несколько лет назад окружная Дума Ханты-Мансийского автономного округа приняла закон о фольклоре коренных народов округа. Мы не будем обсуждать здесь этот закон в деталях, хотя надо сказать о том, что он существенно ограничивает возможности занятий в этой области для специалистов, проживающих за пределами Ханты-Мансийского автономного округа, но в пределах России (иностранные гости однозначно будут там приветствоваться). Самое важное для нас в том. что определение фольклора в этом законе начинается не с привычных для фольклористов понятия сказки, предания, мифа, то есть с форм словесного повествовательного фольклора, а с танца и песни — с форм, образующих отдельные виды народного искусства, изучаемых этнографией и этномузыкологией. Такое законодательное закрепление культурных приоритетов наносит серьезный удар по сохранению традиционного словесного фольклора и по сохранению той высокой степени владения языками коренного населения, которая не может быть обеспечена иначе, чем поддержанием и пропагандой словесного фольклора. Можно сказать и о том, что закон о фольклоре все равно не будет работать на защиту интересов и амбиций местных научных кадров, поскольку обширные записи образцов фольклора хантов и манси, сделанные венгерскими и финскими учеными в XIX-начале XX вв. (Б.Мункачи, А.Регули, Й.Папаи, К.Карьялайнен, Х.Паасонен, А.Каннисто и другие) и опубликованные их научными последователями, многократно превосходят то, что было сделано в ХХ веке в стране, где эти народы проживают, и они навсегда останутся доступными для ученых всех стран и регионов. Показательно, что зарубежные научные школы находят ресурсы специалистов для работы с самыми старыми архивными материалами на языках народов России, в то время как в России, где эти языки являются титульными или официальными, эта проблема решения не находит. Понятно, что можно и нужно поддерживать «мастеров фольклора» и хранителей традиций народного искусства, и очень хорошо, что это делается. Но надо смотреть правде в глаза — два-три таких поддерживаемых ханты-мансийским местным законом танцмастера в окружении из четырех-пяти знатоков с дипломами «этнокультурологов» спустя непродолжительное время образуют вокруг себя выжженное пространство в отношении традиционного словесного фольклора и родного языка. Отметим, что в Якутии, где очень много делается для развития титульного языка и культуры титульного народа, забота об олонхосутах-исполнителях традиционного словесного фольклора народа саха, с 1980-х годов оговаривается специально.

Кстати,.то же самое наблюдалось и в отношении изучения языков народов Севера 50 или 30 лет назад. В тех частных областях науки, где имел место тандем из «ведущего ученого» и специалиста из среды народов Севера, какие составляли, например, А.П. Пырерка и Н.М. Терещенко в изучении ненецкого языка, В.А. Аврорин и С.Н. Оненко применительно к нанайскому языку, П.Я. Скорик и П.И. Инэнликэй в отношении чукотского языка (примеры можно умножить), и на то время кадровый вопрос в науке считался удачно закрытым — там в наши дни нет и следа от былой научной школы, эти области знаний становятся научной пустыней, в наши дни они безлюдны и крайне некомфортны для приходящих туда специалистов следующих поколений.

Разумеется, в изучении и в издании фольклора коренных народов Севера не все обстоит столь печально. В наши дни успешно движется работа над изданием 60-томной серии «Памятники фольклора народов Сибири и Дальнего Востока», к томам которой прилагаются аудиозаписи фольклора. Безусловно, большим достоинством вышедших томов этой серии является то, что в них находят отражение архивные записи фольклора коренных народов Сибири, сделанные в первой половине ХХ века или в 60―70-е годы, и тем самым эти материалы вводятся в научный оборот. Но изучение материала вышедших томов этой серии наводит на мысли о том, что сам их состав так или иначе оттеняет дефицит относительно поздних записей образцов фольклора народов Сибири, тех записей, которые могли бы быть осуществлены с помощью современных технических средств и сделаны ныне действующим поколением специалистов.

Аудиоматериалы Фонограммархива ИРЛИ по фольклору и языкам коренных народов Севера России — это не только ценный источник информации в условиях постоянного ограничения ее объема, и не только памятник истории науки, в котором она отражается, как в зеркале. Ныне предварительные результаты их изучения создают важнейший прецедент для изучения всех архивных аудиоматериалов и текстовых материалов по фольклору народов Севера, рассосредоточенных ныне по разным учреждениям и частным собраниям и определяют перспективы этой работы. Вместе с тем возникающие в этой области проблемы, связанные напрямую с состоянием языков коренных народов Севера РФ и науки об этих языках, не могут расцениваться как тревожный сигнал и служат предупреждением в формировании стратегий развития федеральной и региональной языковой политики, политики в области культуры и науки, тех научных дисицплин, которые имеют прамую связь с формирвоанием межэтнических отношений на Российском Севере, состоянием этих отношений и перспективой их развития.

Приложение

Указатель
к «северным» коллекциям Фонограммархива ИРЛИ

Примечание

1. Изучение записей осуществлялось в 2003–2005 гг. по российско–голландскому проекту «Голоса тундры и тайги» (руководители проф. Т. Де Грааф и проф Л.В. Бондарко.) См.: А.А. Бурыкин, А.Х. Гирфанова, А.Ю. Кастров, Ю.И. Марченко, Н.Д. Светозарова, В.П. Шифф. Коллекции народов Севера в Фонограммархиве Пушкинского Дома. СПб., 2005. [ назад ]

WWW lingsib.iea.ras.ru